Борис Пастернак – «Дойти до самой сути». Страница 3
ВЕДУЩИЙ I. Так в 1946 году начался роман Пастернака и Ивинской — роман, который длился до конца жизни Пастернака. Тогда же писатель начинает работу над большим прозаическим произведением, которое было задумано еще в тридцатые годы. Роман впоследствии будет назван «Доктор Живаго».
ВЕДУЩИЙ II. Одна из главных тем произведения — судьба, ее перекрестки, то, что должно неумолимо случиться — все нити уже протянуты; все узелки уже завязаны. И так случилось, что этот роман начал определять и их судьбу.
ОЛЬГА. Знак беды будет нам дан 21 марта 1947 года.
ВЕДУЩИЙ I. В этот день в газете «Культура и жизнь» выйдет «знаменитая» статья Алексея Суркова «О поэзии Б. Пастернака».
ВЕДУЩИЙ II. Сурков писал: «Поэт с нескрываемым восторгом отзывается о буржуазном Временном правительстве, живет в разладе с новой действительностью, с явным недоброжелательством и даже злобой отзывается о социалистической революции… Прямая клевета на новую действительность».
ОЛЬГА. Смешно и нелепо, но все его неприятности начались именно с обвинения в том, что он далек от действительности. Ну да, он же не ездил на заводы, не писал политические плакаты… Да ведь его стихи тем и отличаются, что они — просто сама жизнь! Он с природой, с жизнью, с сутью был в родственных отношениях.
Демонстрируются слайды с видами природы (все времена года).
ЧТЕЦ.
Поезд ушел. Насыпь черна.
Где я дорогу впотьмах раздобуду?
Неузнаваемая сторона,
Хоть я и сутки только отсюда.
Замер на шпалах лязг чугуна.
Вдруг — что за новая, право, причуда:
Сутолока, кумушек пересуды.
Что их попутал за сатана?
Где я обрывки этих речей
Слышал уж как-то порой прошлогодней?
Ах, это сызнова, верно, сегодня
Вышел из рощи ночью ручей.
Это, как в прежние времена,
Сдвинула льдины и вздулась запруда.
Это поистине новое чудо,
Это, как прежде, снова весна.
ЧТЕЦ.
А на улице жаркая
Ночь сулит непогоду,
И расходятся, шаркая,
По домам пешеходы.
Гром отрывистый слышится,
Отдающийся резко,
И от ветра колышется
На окне занавеска.
Наступает безмолвие,
Но по-прежнему парит,
И по-прежнему молнии
В небе шарят и шарят.
А когда светозарное
Утро знойное снова
Сушит лужи бульварные
После ливня ночного,
Смотрят хмуро по случаю
Своего недосыпа
Вековые пахучие
Неотцветшие липы.
ЧТЕЦ.
Давай ронять слова,
Как сад — янтарь и цедру,
Рассеянно и щедро,
Едва, едва, едва.
Не надо толковать,
Зачем так церемонно
Мареной и лимоном
Обрызнута листва.
ЧТЕЦ.
Снег идет, снег идет,
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплет.
Снег идет, и всё в смятеньи,
Всё пускается в полет, —
Черной лестницы ступени,
Перекрестка поворот.
Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.
Звучит «Прелюдия № 5 ре-мажор» Ф. Шопена.
ВЕДУЩИЙ I. Анна Ахматова писала о Пастернаке: «Природа всю его жизнь была его единственной полноправной музой, его тайной собеседницей, его Невестой и Возлюбленной, его Женой и Вдовой — она была ему тем же, чем была Россия Блоку. Он остался ей верен до конца, и она по-царски награждала его».
ВЕДУЩИЙ II. После прочтения статьи Суркова Пастернак звонит друзьям:
ПОЭТ. Вы читали, как меня публично высекли? Но ничего. Я себя неплохо чувствую.
ВЕДУЩИЙ I. Самым поразительным была заключенная в нем — генетически, творчески, духовно — свобода, блоковская «тайная свобода» или рвущаяся наружу свобода без эпитетов, уточняющих определений и примечаний. Свобода! Вот что было главным в Пастернаке.
ОЛЬГА. Конечно, что греха таить, мы тогда испугались: обвинений было вполне достаточно, чтобы назвать Пастернака «врагом народа» и уничтожить! Но испугались мы как-то не очень сильно. Трудно, знаете, жить страхом, когда любовь нагрянула и летит — и мы вместе с ней — как сани с горы.
ВЕДУЩИЙ II. И роман летел, страницы писались, как листались. Они поедут к известной пианистке Юдиной читать первые главы романа.
ВЕДУЩИЙ I. Будет рождественская метель. И они заблудятся — в метели, в огромном снежном бездорожье. И вдруг в одном окне — мигающий огонь канделябра. Это и было окно, где их давно ждали. И вскоре в романе появится следующее:
ПОЭТ. «Лара любила разговаривать в полумраке при зажженных свечах. Паша всегда держал для нее про запас их нераспечатанную пачку. Он сменил огарок в подсвечнике на новую целую свечу, поставил на подоконник и зажег ее».
ОЛЬГА. «Пламя захлебнулось стеарином, постреляло во все стороны трескучими звездочками и заострилось стрелкой. Комната наполнилась мягким светом. Во льду оконного стекла на уровне свечи стал протаивать черный глазок».
ВЕДУЩИЙ II. В это время по Камергерскому проезжал другой герой романа, с которым Лара встретится позже. Но судьбы их пересеклись уже сейчас.
ПОЭТ. «Юра обратил внимание на черную протаявшую скважину в ледяном наросте одного из окон. Сквозь эту скважину просвечивал огонь свечи, проникавший на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламя подсматривало за едущими и кого-то поджидало».
ОЛЬГА. «Свеча горела на столе. Свеча горела…», — шептал Юра про себя начало чего-то смутного, неоформившегося, в надежде, что продолжение придет само собой, без принуждения».
ПОЭТ.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол,
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле,
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
ПОЭТ. 6 октября 1949 года. Нет, предчувствия беды не было. Мы встретились днем в Гослитиздате, посидели в скверике у Красных ворот.