Непокорная муза. Страница 6
ВЕДУЩИЙ. Из эссе Цветаевой «Мой Пушкин», написанного в 1937 году:
МАРИНА. «Пушкин меня заразил любовью. Словом — любовь…
Скамейка. На скамейке — Татьяна. Потом приходит Онегин, но не садится, а она встает. Оба стоят и говорит только он, всё время, долго, а она не говорит ни слова… Это первая моя любовная сцена предопределила все мои последующие, всю страсть во мне несчастной, невзаимной, невозможной любви. Я с той самой минуты не захотела быть счастливой и этим себя на нелюбовь — обрекла».
Звучит песня М. Таривердиева на стихи М. Цветаевой «Мне нравится, что вы больны не мной…»
МАРИНА. «Но еще одно, не одно, а многое, предопределил во мне Евгений Онегин. Если я потом всю жизнь по сей день последний всегда первая писала, первая протягивала руку — и руки, не страшась суда — то только потому, что на заре моих дней лежащая Татьяна в книге при свечке, с растрепанной и переброшенной через грудь косой, это на моих глазах — сделала. И если я потом, когда уходили (всегда — уходили), не только не протягивала вслед рук, а головы не оборачивала, то только потому, что тогда, в саду, Татьяна застыла статуей. Урок смелости. Урок гордости. Урок верности. Урок судьбы. Урок одиночества».
ВЕДУЩИЙ. В своей книге «Быт и бытие Марины Цветаевой» Виктория Швейцер пишет: «…Саломея Андроникова, дружившая с Цветаевой в эмиграции, сказала мне нечто, поразившее бы многих: «Марина вообще не была склонна к романам». Что же тогда были все ее увлечения, что бросало ее к людям, как голодного к хлебу? Возможно, в этом кроется одна из тайн поэтического творчества: увлечения были пищей поэзии». А единственным и по-настоящему главным человеком в ее жизни всегда оставался Сергей Эфрон.
СТАРШЕКЛАССНИЦА. «1 июля 1921 года, после трех с половиной лет разлуки и почти двух лет полной неизвестности, Цветаева получила от мужа первое письмо. Она работала в те дни над стихами «Георгий», где он в образе святого Георгия Победоносца, как и в юности, рисовался рыцарем. Стихи оборваны на полуфразе: « — Так слушай же!..». В книге помечено: «Не докончено за письмом». А в тетради, рядом с оставленным «Георгием»: «С сегодняшнего дня — жизнь. Впервые живу…»
МАРИНА.
Жив и здоров!
Громче громов —
Как топором —
Радость!
Стало быть, жив?
Веки смежив,
Дышишь, зовут —
Слышишь?
Мертв — и воскрес?!
Вздоху в обрез,
Камнем с небес,
Ломом
По голове, —
Нет, по эфес
Шпагою в грудь — Радость!
ВЕДУЩИЙ. Полученная от Эфрона весточка перевернула всю ее жизнь: не было сомнения, что нужно ехать к мужу, Это было непросто. Надо было хлопотать, ждать, добывать разрешение на отъезд.
СТАРШЕКЛАССНИЦА.
Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! — Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.
Дай! (На языке двуостром:
На! — Двуострота змеи!)
Всю меня в простоволосой
Радости моей прими!
Льни! — Сегодня день на шхуне,
— Льни! — на лыжах! — Льни! — льняной!
Я сегодня в новой шкуре:
Вызолоченной, седьмой!
— Мой! — и о каких наградах
Рай — когда в руках, у рта:
Жизнь: распахнутая радость
Поздороваться с утра!
ВЕДУЩИЙ. Это было написано уже после того, как Цветаева с дочерью оставили Россию, приехав сначала в Берлин, а потом в Прагу, где Эфрон учился в университете.
В поисках дешевого жилья Цветаева скиталась по Чехии. Тихие, красивые места: Горные Мокропсы, Иловищи, Дальние Мокропсы, Вщеноры — помогали ей переносить
тяготы нищенского быта и в то же время способствовали внутренней сосредоточенности.
МАРИНА.
Есть нас Души, как час Луны,
Совы — час, мглы — час, тьмы —
Час… Час Души, как час струны
Давидовой сквозь сны
Сауловы… В тот час дрожи,
Тщета, румяна смой!
Есть час Души, как час грозы,
Дитя, и час сей — мой.
Час сокровеннейших низов
Грудных. — Плотины спуск!
Всё вещи сорвались с пазов,
Все сокровенья — с уст!
С глаз — все завесы! Все следы —
Вспять! На линейках — нот —
Нет! Час Души, как час Беды,
Дитя, и час сей — бьет.
ВЕДУЩИЙ. Цветаева очень много работает. Появляются новые стихи, поэмы («Поэма Горы», «Поэма Конца», «Молодец», «Крысолов» и другие), литературно-философские эссе, автобиографическая проза. Эмигрантская критика часто отзывалась нелестно. Страстность и напор ее стихов многими воспринимались как искусственная экзальтация и истерия. Ее обвиняли в непонятности, сбивчивости, приписывали «декадентски-женский эгоцентризм», говорили, что она слишком «захлебывалась стихами».
МАРИНА.
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет — мелкой,
Миска — плоской.
Через край — и мимо —
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.
СТАРШЕКЛАССНИЦА (раздумывая над книгой, которую читает):
Она и жила всегда «взахлеб» — ничего чуть-чуть, ничего наполовину, всегда наотмашь, если стихи — то уйти «ввысь», если работать над критической статьей, то, по ее собственному выражению, «зверски», если любить — то беспредельно…
Звучит I часть «Концерта № 2 для фортепиано с оркестром» С. Рахманинова.